Термос был рассчитан только на шесть часов, поэтому, естественно, вчерашняя еда безнадёжно остыла. Однако изголодавшаяся Линна сметала всё до последней крошки хлеба. Тем временем Дозабелда, чтобы скоротать время, достала из кармана штанов ставшую теперь бесполезной связку ключей и с помощью ножниц, входящих в комплект прикреплённого к связке настоящего швейцарского ножика, занялась своим маникюром.
Увидев в руках наставницы необычную для этого мира вещицу, беглая шляхтянка осторожно спросила.
— А вот ты говорила, что нужно быть честным?
— Нужно!
— А тех, кто не честный, Бог накажет?
— Накажет, обязательно накажет!
— Хозяин постоялого двора купил у тебя вещь, вроде той, что сейчас у тебя в руке, за три марки или даже чуть меньше, а продал за два полновесных дуката. Ты можешь попросить Бога о том, чтобы он его наказал?
— Можно конечно! Хотя… — договорить юная проповедница не успела. Хозяин на протяжении трёх часов, в течение которых Дозабелда пыталась вдолбить в забитую языческими суевериями голову Линны основы христианства, нет, нет да и подходил к двери, чтобы послушать, о чём там говорят непутёвая шляхтянка со странной постоялицей. Расслышать многого он не мог, но уяснил главное — иноземка, которую он так ловко обвёл вокруг пальца, оказалась жрицей какого-то очень жестокого бога, и это заставило его волноваться…
Прежде, чем стать владельцем трактира, старый воин несколько лет охранял караваны, а иногда, как подозревали некоторые соседи-недоброжелатели, сам же и грабил их. Но никаких доказательств и улик никто предъявить бы не смог, а за ложное обвинение карали в этих краях сурово. Будучи уроженцем здешних мест, он сумел договориться не только со стражниками из обоих королевств, охранявшими дорогу через ничейные земли, но и с подавляющим большинством главарей банд, орудовавших на дороге и в окрестностях. Часто он выступал посредником при выкупе пленников и по-тихому скупал краденое.
В процессе движения из прошлого к настоящему, от бурной молодости к основательной зрелости, из-за привычки к постоянному риску банальное, обывательское чувство страха у трактирщика давно атрофировалось. Но бывший наёмник, как и многие представители этой опасной профессии, был очень суеверен. Не боясь ни бандитов, ни слуг королей, ни своевольных и вспыльчивых магов, он, тем не менее, боялся злых духов, демонов, богов и их служителей, как маленький ребёнок боится сказок про кровожадных вампиров и темноты…
Поняв, что, сам того не желая, вызвал гнев жрицы загадочного и жестокого бога, он испугался, испугался так, что не думая ни секунды ворвался в комнату и упал на колени, моля у потерявшей от неожиданности дар речи Дозабелды не просить своего злобного бога о наказании для глупого старика. Первой пришла в себя Линна. Не дожидаясь, когда к наставнице вернется способность связно говорить, непутёвая представительница благородного сословия максимально надменным, насколько могла его изобразить от природы скромная девушка, тоном заявила. — Любезный! Вы вместо того, чтоб криком отвлекать мудрейшую от очень важных мыслей, сходили бы за деньгами!
— Так это… Нету их… Уже! — трактирщик хоть и был напуган до смерти, но жадность и природная хитрость взяли своё, и вместо того, чтобы отдать жрице разницу, да ещё доплатить, как он собирался сделать минуту назад, стал привычно искать свою выгоду. — Я это… Комнаты над крыльцом ей бесплатно сдам хоть на цельный год… А денег, их… В общем, потратил я… Да и припасов купить нужно было. — О том, что в кубышке скопилась уже не одна сотня золотых дукатов, трактирщик предпочел умолчать.
— Согласна! — выдавила из себя Дозабелда, стремясь извлечь хоть какую-то пользу из дурацкой ситуации, пока к хозяину не вернулся разум, и он не взял своё предложение обратно.
— Зря ты на эти комнаты согласилась, плохие они, или ты и вправду хочешь сидеть в этой глуши целый год?
— Зачем?
— Ты только что сняла комнаты на год, и, наверное, с определённой целью?
— А разве я не могу теперь раньше уехать?
— Можешь!
— Ну, вот и уеду, когда захочу, зато беспокоиться о крыше над головой не надо будет.
Обрадованный тем, что удалось отделаться малой кровью, хозяин спустился вниз и приказал слугам готовить комнаты для госпожи жрицы. Вслед за ним спустилась в чёрный зал и Дозабелда. Планировка постоялого двора была в целом обычной для этих мест и не имела никаких особых изысков за исключением апартаментов, которые вскоре должны были стать её временным пристанищем. Главный дом, в котором располагались гостиница и трактир, по традиции был трёхэтажным. В этом краю, богатом лесами, строить из камня было невыгодно, и поэтому все постройки двора были возведены из массивных сосновых брёвен. На первом этаже располагались кухня, черный, белый и малый залы. В противоположном от входа конце белого зала имелась дверь, за ней — покрытая лаком и застеленная циновками двухмаршевая лестница на второй этаж. Давно не приводившаяся в порядок четырёхмаршевая лестница на третий этаж начиналась в чёрном зале. Попасть в малый зал можно было только из белого зала, а в белый зал — с лестницы или из просторных сеней, но только с разрешения вышибалы. Зайти в чёрный зал из тех же сеней мог кто угодно.
Северная стена здания была глухой, точно посередине стены к ней была пристроена высокая труба, служившая дымоходом не только для громадного кухонного очага, но и для двух расположенных над ним больших печей, обогревавших второй и третий этажи.
На третьем этаже располагались четыре десятикоечных общих комнаты для бедных постояльцев и одна шестикоечная, в которой обычно ночевали подавальщицы и повара. На втором этаже в широкий, почти трёхметровый коридор также выходили двери десяти апартаментов для богатых постояльцев. Состоятельным господам предоставлялась спальня размерами три на три метра с двумя кроватями, шкафом и небольшим столом и такая же по площади прихожая с двумя массивными сундуками, обычно служившими ложем для слуг богатых путников, и большой дубовой бочкой, выполнявшей функцию ванной.
В северном конце коридора, как мы уже знаем, была печь, а в южном раньше было окно. Лет десять назад предыдущий хозяин снёс старое обветшалое крыльцо, устроив на его месте новое. Над крыльцом вместо старого крытого соломой навеса был устроен балкон, и окно превратилось в дверь, которую, впрочем, оставили застеклённой. Лет пять тому назад, когда старый наёмник уже достаточно освоился в роли хозяина, но ещё не потерял страсть к преобразованиям, балкон окончательно превратился в одиннадцатый номер для богатых постояльцев. Вместо соломы балкон перекрыли черепицей, между опорными столбами набили доски с обеих сторон, а пространство между дощатыми стенками было заполнено соломой. Напротив двери сделали большое окно и установили две перегородки. Получившиеся апартаменты включали две двухместные спальни, одна из которых из-за неправильно расположенной двери не вместила шкафа, а другая — стола. В общей прихожей имелись два традиционных сундука, но бочку из-за обилия дверей поставить было негде. К тому же летом из-за того, что все окна апартаментов выходили на южную сторону, в них было жарко, а зимой — из-за большой удалённости от камина — холодно. Впрочем, Дозабелду, привыкшую к русским морозам, подобной малостью было не испугать, а не имевшей ни гроша за душой Линне выбирать не приходилось.
Простояв у дверей белого зала чуть ли не полчаса, они с огромным трудом убедили вышибалу, что имеют право пройти внутрь. Дело в том, что хозяин, отдав распоряжения слугам, куда-то исчез по своим делам, а до вышибалы новый статус девушек, видимо, ещё не довели. В комнатах всё ещё продолжалась уборка и, сложив немногочисленные вещи в один из сундуков, подруги были вынуждены спустится обратно.
Большой чистый стол на шесть человек, застеленный серой скатертью из небелёного льняного полотна, приставленные к столу массивные, добротно сработанные стулья с прямой спинкой разительно отличались от грубой, сколоченной из неровных досок мебели чёрного зала. Посуда, принесённая подавальщицей, была покрыта глазурью, а на кружках с подогретым вином имелся ещё и орнамент. Еда и цены от чёрного зала, впрочем, не отличались. Съев большую яичницу с грибами и шкварками и едва ли четвёртую часть горки напоминающих самсу пирожков, поданных на огромном блюде, девушки отхлёбывая маленькими глотками вино, занялись неторопливой светской беседой.
— Я приехала из очень дальних краёв, там о местных обычаях ничего не известно… Ты не знаешь, что сейчас носят?
— Что носят?
— Одежду какую носят?
— Ну, это… везде по-разному!
— А конкретнее?
— Мужчины носят цвета гербов, а шляхтянки — синее и зелёное. Купчихи и горожанки тоже синее носят, иногда коричневое, как крестьянки, только шнуровка спереди. Крестьянки — те вообще платьев не носят, а только юбки, серые неотбелённые рубахи и нижние туники чуть выпускают из-под нижнего края юбки — напоказ… Бесстыжие!
— А красное?
— У кого в гербе есть, те носят, а так нет. Слишком дорого!
— Почему?
— Откуда мне знать? Красильщиков надо спрашивать!
— Значит, чтоб не привлекать внимание, платье синего цвета лучше?
— Это если в Мортаг ехать, но мне туда возвращаться страшно, — сказав это, Линна выжидающе посмотрела на Дозабелду.
— А не в Мортаге, что носят, знаешь?
— В Кирате носят жёлтое и оранжевое, купцы — жёлтое и коричневое, крестьянки надевают коричневые юбки, как и у нас, но рубахи отбеленные, как у людей, и ещё там крестьяне сами выбирают себе господина… Варвары они, в общем, хоть и богатые.
— Есть цвета, которые кому-то нельзя носить, скажем, запрет какой или неприлично?
— Небелёный лён — признак бедности, но нижние туники шьют из него не только крестьянки, но и многие шляхтянки. Неокрашенную крапивную ткань носят только жрецы или там, где не видно, конопляную ткань тоже носят там, где не видно, или красят. Из Сиена возят хлопок ещё, но он очень дорог. Я не видела даже его никогда.
— Вообще-то на мне вся одежда из хлопка.
— Ой, а можно потрогать?
— Ну, трогай.
— Из хлопка делать такую грубую ткань и красить в цвет конопляных мешков расточительно как-то.
— Почему?
— Хлопок дорог, а лён дёшев, конопля же ещё дешевле и красить её в такой цвет не надо, она сама такой получается без покраски.
— А у нас лён и конопля дороже хлопка, поэтому мы мешки и одежду для бедных шьём из алхимической ткани.- Слово «синтетика» в местном языке аналогов не имело.
— Это как? — взгляд и голос Линны выражал крайнюю степень изумления.
— Ну, она прочная и дешёвая, но для кожи бывает вредна.
— Я не слышала, чтобы алхимики делали ткань. О том, что они способ, как свинец в золото превращать, ищут, слышала, а про ткань — нет.
— У нас тоже раньше искали, но это было очень давно, и сейчас таких дураков совсем не осталось, зато умные люди делают много полезных вещей и имеют на них хорошие деньги.
— Например, они делают очень дешёвую ткань для мешков?
— И это тоже.
— Не выходит!
— Что не выходит?
— На мешковине деньги хорошие делать.
— Почему?
— Она дешёвая.
— И?
— Работы больше, денег меньше. Не выходит!
— Так они ж не сами ткут эту ткань!
— Ткача кормить надо, одевать надо. — Не выходит!
— А если нанять много ткачей.
— Наёмным нужно деньги платить, крепостные выйдут дешевле.
— У нас рабства нет!
— Тем более не выходит!
— У нас ткачи на таких станках работают, что сами ткань ткать умеют, за ними нужно только следить и нитями заправлять.
— Магические станки!?
— Магических станков не бывает! У нас, во всяком случае, точно. Того, как они работают, я тебе объяснить не смогу, не знаю просто. Скажу только, что механика в них очень сложная и придумали её тоже алхимики. — Поскольку местный язык имел только три слова, обозначающих учёных людей: астрологи, алхимики и философы, Дозабелда решила называть всех естественников алхимиками, а гуманитариев — философами. Слово механик в языке хоть и присутствовало, но означало скорее ремесленника, чем учёного.
— А нити тоже прялки сами прядут?
— Нити тоже.
— И из чего же алхимики прядут свои нити?
— Ты не поверишь!
— Почему?
— Потому что, когда я узнала, сама сперва не поверила.
— Почему?
— Потому, что они прядут их из подземного масла!
— Из чего!?
— Из подземного масла! У нас оно называется нефтью.
— А… — Тут стоит отметить, что Линна была более чем начитанной шляхтянкой, но услышанное было для неё настолько ново и необычно, что девушка в какой-то момент замолчала на полуслове и застыла с отвисшей челюстью.
— Рот закрой! Люди смотрят!
— А? Что?
— C тобой всё в порядке?
— Ну да, уже да. А… — Линна опять надолго задумалась и, набрав в грудь побольше воздуха, неестественно медленно произнесла — Ты сказала, что искать способ делать золото из свинца — глупость. Почему?
— Слишком дорого!
— А… А… А ваши алхимики могут делать золото из свинца?
— Могут! Но затраты слишком большие. Дешевле будет купить.
— Это где же на свете такая страна!?
— Сама теперь не знаю. Точнее, не знаю, где этот край находится относительно моих родных мест. Забросило меня к вам злым колдовством. Про ваши земли у нас никто и не слышал даже. — Рассказы о злом колдовстве не были для Линны чем-то новым, а однажды к отцу даже приезжал в гости знакомый маг, но все услышанное сегодня настолько не соответствовало привычной с самого детства жизни маленького деревенского мирка, что девушка окончательно впала в ступор, уставившись остекленевшим взглядом в одну точку.
— Дядя Дункус! Ты должен мне шесть медяков, а дал только три! — возмущённый голос парнишки лет десяти отвлёк юную проповедницу от размышлений о возможных последствиях полученного сегодня культурного шока для психического здоровья потенциальной прихожанки.
— Ты бы мне ещё мальков притащил! Три медяка за обе или ешь сам свою рыбу. — Хозяин постоялого двора всем своим видом давал понять, что не даст мальчику больше денег, но и две небольшие похожие на форель рыбины обратно отдавать не явно собирался.
— Пять с половиной! Я ходил с острогой целый день!
— Только из уважения к твоей матери. Три с четвертью!
— Пять с четвертью!
— Три с половиной! И помни, что это только в память о нашей дружбе с твоим покойным отцом.
— Дядя Дункус, а в память о том, как отец спас тебя от волков, ты не дашь мне ещё две монетки? Две эльфийские рыбы за пять медяков — хорошая сделка!
— На тебе две четвертинки.
— Дядя Дункус!
— Ты две монеты просил? Четвертинки тоже монеты!
— Дядя Денкус! Ещё бы один медячок! Или ты не брат моей матери?
— На, племянник, ещё половинку — и вон отседова! — Получив свою плату, племянник хозяина исчез так же внезапно, как и появился, а Дозабелда внимательно осмотрев уже начавшую приходить в себя Линну, очень тихо спросила:
— Что ты знаешь про эльфийскую рыбу?
— Дорогая, встречается редко, есть у эльфов за гномьим хребтом и в Рагнетии на севере самом. Ну и здесь, в Приграничье, встречается, только поймать её сложно. В сети если когда попадётся, то это большая удача, в мерёжи совсем не идёт, а острогой бить — вообще пустое дело, потому как к ней близко не подойдёшь.
— Знаешь, как утверждает мой брат, поймать можно абсолютно любую рыбу, если знать, где, когда и как! Завтра утром мы идём на рыбалку!
Взять на рыбалку Линну не получилось. У беглой шляхтянки не было никаких тёплых вещей. Расспросив одну из подавальщиц о том, куда местная ребятня ходит с острогами за эльфийской рыбой, Дозабелда затемно сходила на конюшню и, заплатив конюху медную четвертушку, попросила его накопать в навозе червей. Потом она сбегала на кухню, где раздобыла большую кружку муки и немного конопляного масла и замесила два вида теста — одно с маслом, а другое без него. Дозабелда, немного подумав, решила не брать на первый выход карбоновые удочки и хорошие катушки. Из связки китайского дубья она выбрала композитный телескопический спиннинг около четырёх метров длиной, на который установила «Невскую» катушку с монофильной леской сечением ноль три. Насадив на леску кривой поплавок производства подвала «дядюшки Ляо» и китайский чёрный крючок из чрезмерно толстой, но вполне приличного качества проволоки, она сунула в нагрудный карман анорака пачку мелких свинцовых грузил и с нетерпением начала ждать рассвета.
Первый сюрприз рабе божией Ираиде преподнесло солнце, встав на четыре часа раньше ожидаемого, второй — конюх, накопав почти половину большого, визуально литров на тридцать, ведра отборных навозных червей. Забив до отказа червями пластмассовое ведёрко от майонеза «МЖК», Дозабелда записала в карманный блокнот время восхода местного светила и, взяв у хозяина напрокат большую корзину, сплетённую из цельных ивовых прутьев, отправилась добывать деликатесный продукт природы, имеющий высокую меновую стоимость.
Выбрав участок берега с растущим у самой воды большим кустом, она, спрятавшись за него, аккуратно стравила насадку вниз по течению. Первая поклёвка произошла секунд через десять. Похожая на огромную уклейку, примерно тридцати сантиметров в длину, рыбина отправилась на дно корзины. Когда количество пойманных «уклеек» перевалило за сорок, Дозабелда решила отказаться от теста и начать ловить на червей. Клёв «уклейки» не прекратился, но стал попадаться и язь, а потом пошёл жерех. Наловив полную корзину рыбы, землянка взглянула на часы: с начала рыбалки не прошло и трёх часов. Потратив около часа на то, чтобы дотащить улов до ворот постоялого двора, юная продолжательница дела апостола Андрея ввалилась с корзиной в белый зал, где столкнулась нос к носу с хозяином.
— Не поймала я эльфийскую рыбу, — смущённым тоном сказала она и добавила чуть бодрее. — Подскажите, что с этим делать?
— Я сейчас обслужу господ в малом зале и сразу к вам поднимусь. Скунус! Где тебя демон носит? Помоги госпоже жрице подняться наверх!
На крик хозяина из кухни появился тот самый мальчишка, который вчера принёс эльфийскую рыбу.
— Быстрица! И шереспер с мухоедом! Сеть ставили или острогой набили? — глаза мальчишки сияли так, как могут сиять только глаза прирождённого рыбака.
— Надёргала! — только тут до почтенной жрицы Единого Бога дошло, что она не имеет понятия, как перевести на местный язык слово «удочка». Ну, не было этого слова в лексиконе здешних людей. — На крючок!
— Это как? — ещё сильнее, чем при виде улова, глаза всякого истинного рыболова начинают сиять, когда он слышит про новую снасть, и Скунус не был исключением. Пришлось раскрыть свои секреты и показать маленькому коллеге удочку как она есть. Осмотрев произведение безвестных китайских мастеров, мальчик с грустью сказал: — Эльфийская вещь, золотых двадцать стоит.
— Ты можешь просто к палке нить привязать и ловить.
— А крючок?
— Я дам тебе десять, если покажешь, где можно эльфийскую рыбу поймать. Один отнесёшь кузнецу, чтоб таких же наделал, а остальными будешь ловить.
— Скунус! Какого демона ты еще здесь? Бегом на конюшню! Почистишь коня господина барона и накормишь овсом. — Как только мальчишка скрылся из вида, хозяин, разложив рядом с большой, наполненной рыбой корзиной три поменьше, максимально почтительным тоном произнёс. — Позвольте, я посмотрю ваш улов госпожа жрица?
— Так я за этим вас и звала! — Подобострастная вежливость хозяина вызывала у Дозабелды чувство некоторого смущения. Первым делом Дункус отложил в одну из корзин всю «уклейку», во вторую свалил жереха и язя, а в третью отправил десяток пойманных под самый конец судаков.
— Малькожор пойдёт на похлёбку, если изволите, я распоряжусь приготовить к обеду. Работа повара, овощи и крупа обойдутся вам в четвертинку. Шереспёра и мухоеда лучше всего потушить с морковью, сливой и молодым киратским вином, а быстрицу я бы у вас купил всю за пять медяков. Здесь сто штук ровно, я уже посчитал. Жаль, что вы не поймали эльфийскую рыбу, но быстрицу я тоже готов покупать за полушку десяток.
Соглашаясь отобедать похлёбкой из судака, Дозабелда совершенно не ожидала, что добрый повар отправит в котёл все десять рыбин. Общий вес пущенной на уху рыбы был никак не меньше шести килограммов.
— Боже, как же нам это съесть? — Принесённый двумя слугами на небольших носилках огромный, с тёмной, местами потрескавшейся глазурью, глиняный горшок занял без малого половину стола.
— Да тут минимум пинт семнадцать, а если киратскими считать, то и все двадцать будет!
— Надо есть! Не пропадать же добру. Что не сможем, можно на завтра оставить.
— Пинты две, если есть без лепешек, возможно, осилю, перед сном можно будет съесть ещё две. Два на два, да ещё раз на два будет восемь. Это ж нам целых два дня горшок этот есть!
— Какой ужас!
— А может, больше не будешь рыбу ловить?
— Буду! Денег у нас с тобой мало, да и пост надо держать.
— Какой пост?
— Поститься надо, перед тем как креститься. Ты строгий пост сейчас не осилишь, поэтому будешь есть рыбу все сорок дней.
— Сорок дней есть одну рыбу?
— Не хочешь если, то можешь не есть, но что ещё ты будешь есть, если мясо нельзя, молоко, сыр и масло коровье нельзя, яйца, птицу, сметану тоже нельзя. Не упрямься и ешь лучше рыбу.
— Ох, жестокий же у нас Бог.
— Не ной! Рыба лучше, чем ничего! И Бог даёт её даром. Хотя бы тебе! — Ответить на последнюю фразу Линне было нечем, и она поспешила приступить к трапезе.
Утром солнце опять встало на два часа раньше ожидаемого времени и Дозабелде не осталось ничего иного как аккуратно записать время, когда край местного светила появился над горизонтом, в свой блокнот. Мысль о том, что подаренные матерью на совершеннолетие дорогие швейцарские часы могли дать сбой, была отвергнута ей после того как включённый на один час мобильник полностью подтвердил точность механического хронометра. Скунус был занят работой на постоялом дворе до конца декады, количество родичей хозяина превышало число вакансий, поэтому они обслуживали постояльцев по очереди, а искать другого проводника и тем самым посвящать его в свои секреты Дозабелда не собиралась.
Придя на то же самое место, что и вчера, она решила первым делом использовать тесто. Быстрицу можно было продать, а запасы рыбы для личного употребления пока были явно избыточны и пополнению не подлежали. Несмотря на то, что клёв был явно слабее вчерашнего, а к концу третьего часа начал накрапывать дождик, дневной план в количестве сотни рыбин был выполнен и довольная собой добытчица, согнувшись под тяжестью корзины, отправилась назад.
Примерно на половине пути моросящий до этого дождик усилился и превратился в ливень. Надев непромокаемый плащ, Дозабелда прошла оставшиеся пятьсот метров, мысленно вознося благодарственную молитву Богу за то, что тот надоумил её надеть сапоги. Блестящие рыбацкие сапоги тёмно-оливкового цвета с низом из литого ПВХ и верхом из плотной непромокаемой ткани вызывали у местных жителей нездоровое любопытство. Так что утром Дозабелде стоило немалых трудов подавить в себе острое желание пойти на рыбалку в берцах. Сейчас, когда хорошо утоптанную тропинку через луг внезапно покрыли огромные лужи, только наличие сапог позволило ей сохранить ноги сухими.
И хотя Дозабелда, хорошо помня о тех титанических усилиях, которые потребовались прошлым днём для доставки улова, сегодня жёстко ограничила свой рыбацкий азарт, корзина была чертовски тяжёлой. Первой мыслью, которая пришла ей в голову, когда она наконец-то доковыляла до ворот постоялого двора, было немедленно позвать на помощь, но дождь распугал всех слуг, которые — в отличие от неплохо экипированной пришелицы из земного двадцать первого века — непромокаемых плащей не имели.
Оглядевшись по сторонам, Дозабелда случайно заметила прятавшихся от дождя у стены конюшни двух девочек лет тринадцати и мальчонку лет десяти. Одеждой им служили лохмотья, а обуви, несмотря на холодное время года, не было вообще. Похожие как две капли воды, девочки обнявшись, пытались согреть друг друга Сердце доброй и отзывчивой рабы божией Ираиды невольно сжалось. Ей хотелось немедленно согреть и накормить этих несчастных, высказать им слова сочувствия, но, вспомнив о том, как фактически находящаяся у неё на содержании Линна вчера начала было воротить нос от рыбной похлёбки, решила действовать несколько иначе.
— Эй! Вы! А ну быстро взяли корзину и понесли! — С этими словами она бросила в сторону оцепеневших от ужаса бродяжек полушку. Реакция мальчика была мгновенной. Не успела мелкая медная монета упасть в лужу, как он, опустившись коленями прямо в грязь, после нескольких секунд поиска достал её обратно. Повернувшись к девушкам, мальчишка попытался что-то сказать, но вместо слов раздались жуткие хрипы и, закашлявшись, он сплюнул в лужу большой ком зелёной вязкой мокроты.
«Бронхит или воспаление лёгких» — подумала Дозабелда, выхватывая из корзины удочку и подсачник: доверить своё крайне ценное орудие лова несчастным, но при этом весьма подозрительным личностям она побоялась.
— Куда нести, добрая госпожа? — Вид монеты в руках мальчика заставил девочек оживиться.
— Тут есть другой постоялый двор? — Дозабелда попыталась вложить в вопрос как можно больше аристократического удивления тупостью нерадивого слуги.
— Не знаем, добрая госпожа! Мы впервые в этих местах.
— Несите на этот!
— Как скажете, добрая госпожа!
Неся корзину, сёстры, а это были, без сомнения, близнецы, пошатывались из стороны в сторону, словно пьяные.
«Они же на грани голодного обморока!» — Дозабелда с содроганием подумала о том, что пришлось испытать этим детям, и твёрдо решила взять на себя дальнейшую заботу об этой троице. Поставив корзину с рыбой на крыльцо, девочки развернулись, чтобы уйти, но Дозабелда остановила их, взяв за предплечья, и, обратившись Линне, ждавшей её на крыльце с тех пор, как начался дождь, и уже успевшей изрядно замёрзнуть, сказала. — Мне кажется, что нам стоит позаботиться о них!
— Ну, разве, что для жертвы богу, — флегматично ответила шляхтянка, поворачиваясь в сторону двери, ей хотелось как можно быстрее попасть в тепло.
Майор американских ВВС Эдвард Мэрфи давно заметил, что если что-то может быть неправильно понято, то оно будет понято именно так.
Оказалось, что законы Мэрфи работают в этом мире точно так же, как и на Земле. Услышав про жертву богу, дети, ещё недавно с трудом дотащившие корзину с рыбой от ворот до крыльца, попытались сбежать с такой прытью, что Дозабелде с трудом удалось удержать их на месте. Когда надежда вырваться из лап «доброй госпожи» полностью иссякла, девочки, рухнув перед ней на колени, начали, размазывая по щекам слёзы и сопли, умолять её не приносить их в жертву своему божеству.
Поделиться: