Хорошо посидеть на берегу озера с рагнетским неводом! Рагнетцы, впрочем, называют его эльфийским, хотя появился он в их стране ещё во время нашествия лариготов. И как керсуты сами не додумались до такой простой вещи? Нить, палка, железный крючок с зазубренным острым жалом… Ан нет, не ловили рыбу керсуты таким простым способом, и никто не смог бы ответить, почему, задайся он этим вопросом. В Мортаге так никто не ловит до сих пор, а в Кирате, поближе к рагнетской границе, мальчишки вытачивают костяные крючки и ловят на них рыбу, иногда даже крупную, но взрослые считают это всё баловством и по старинке ставят сети и бьют рыбу острогой.

Пока в котелке не остыла уха, как здорово зачерпнуть её большой глиняной ложкой и, подув для порядка на горячее жирное варево, проглотить, ощущая, как волна жара, пройдя через пищевод, приятным теплом растекается по всему телу! А после, когда со дна котелка куском ячменной лепёшки будут собраны все остатки, можно и продлить удовольствие. Залить в котелок две киратские пинты вина, положить пару ложек густого, тягучего мёда, немного пряностей и подогреть — впрочем, не доводя до кипения. Медленно попивая вино из большой глиняной кружки, приятно посмотреть, как солнце, уходя на ночь в страну эльфов, медленно заливает небо над белоснежными вершинами Гномьего хребта всеми оттенками красного цвета. Но как жаль, что служба Киратской короне редко даёт возможность вот так просто сесть на берегу и поудить рыбу! И сразу же после встречи с очередным агентом Аэриосу придётся продолжать путь.

Дорога домой! Что может быть милее сердцу? Гнедая кобыла резво идёт под седлом. Простая глинистая колея стремится на восток, оставляя далеко за спиной Гномьи горы. Мориска — грязная, многолюдная, крикливая, как почти все местные города, обогнута по широкой дуге. Мощёный киратский тракт идёт строго на север и даже в зимнее время весьма оживлен. Спешит в столицу караван гномов. Ему навстречу плетётся эльфийский обоз. Магнаты с запада так подняли пошлины на проход через свои земли, что нелюди возят товары через Кират. Оно и к лучшему. Пусть казне будет лишняя прибыль.

Свежий ветер обдувает лицо. Здесь он не такой холодный, как дома, но все, же зимний, и приходится кутаться в шарф. Крестьяне кланяются так низко, что становится не по себе. В Кирате такое не принято. Ночлег на постоялом дворе в общей комнате для небогатой шляхты. У многих из них нет за душой ни гроша, но есть в избытке гонор и спесь. Наутро пришлось скрестить мечи в поединке. Подарок странной разбойницы не подвёл, чего нельзя сказать о сабле противника из дрянного железа. Отрадно, что в этот раз не пришлось убивать, но вряд ли этот задира проживёт долго.

Отчёт агента не принёс радости. В Кирате заговор! Но теперь он знает их имена. Домой, домой! Сейчас можно ещё отделаться малой кровью.

Но что это? Лошадь начинает хромать, потеряла подкову. Придётся искать кузнеца. В ближайшем поместье хозяин не стал брать денег за работу раба, но с ним пришлось пить всю ночь, а утром снова в дорогу. Глаза слипаются, болит голова, но надо спешить. Ещё один постоялый двор, денег мало, но пришлось снять комнату. Проспал и встал за полдень. Пришлось задержаться ещё на одну ночь, но кобыла теперь идёт заметно резвее. Граница, дальше идут ничейные земли. Усталость накапливается. Пожалуй, стоит завернуть в ближайший по тракту бордель, немного расслабиться. Да и лошади снова нужен отдых.

Женщины! Сколько радости вы приносите в нашу жизнь. Сколько дарите вы нам душевного тепла и ласки! Как жарки бывают ваши объятья и нежны поцелуи… Как заблудившийся в жаркой пустыне грезит о воде, как унесённый в открытое море мечтает сойти на берег, так каждый мужчина, лишённый женского общества, желает его вновь обрести. Не беда, что за любовь заплачено. Печально, что та, с которой слился в объятиях, рабыня и лишь выполняет приказ хозяина, но и это можно стерпеть. Да ещё утром, тронувшись в путь, ты брезгливо подумаешь о том, сколько было мужчин у неё до тебя и сколько еще будет после, но сейчас это не важно…

Лесная дорога, утоптанная, наезженная колея, к которой стеной подступают деревья, и лишь боги ведают о том, кто смотрит на тебя из ближайших кустов. Опасно пускаться по ней в одиночку, но выхода нет. Кобыла идёт быстрой рысью. Славная лошадь! Пожалуй, стоит забрать её себе насовсем.

Привал под открытым небом. Костёр потрескивает, навевая мысли о недавнем прошлом. Разбойница, подарившая этот странный клинок, кто она? Увидится ли он с ней снова? Аэриос не был чужд искусству любви и обольщения, и с юных лет до сего времени одержал на этом поприще много побед, но каждый раз, когда отец заговаривал с ним о женитьбе, сын отнекивался, говорил, что ещё не готов, что очень занят по службе… Вокруг него всегда было много женщин. Богатых, знатных, из хороших семей, но ни одна не тронула его сердце так, как эта. Быть может, его страсть к загадкам сыграла с ним злую шутку, трудно сказать, но вдруг это и вправду любовь?

Рассвет. Размочить в вине сухую лепёшку и быстро съесть. Сейчас не стоит возиться с костром. Быстрей в седло и вперед, вперёд! Когда на кону судьба королевства, нельзя терять время по пустякам. Вот и мост, за ним бывшие киратские земли. Сейчас ничейные, но он уверен, что это не навсегда. Не так важно, сколько пройдёт времени, главное, что всё утраченное в той далёкой войне будет возвращено. Деревня с постоялым двором, единственное в этих землях легальное поселение, к воротам прислонён рагнетский невод. С седла крючок не разглядеть, но это и не имеет значения. Здесь не использовали раньше даже костяных. Может купец заезжий научил, может какой мальчишка сам придумал, но мир на месте не стоит. Он постоянно изменяется, и надо следить за тем, чтобы меняясь, мир становился лучше. А иначе жизнь просто теряет всякий смысл.

***

Она узнала его не сразу. Дозабелда всё ещё путалась в местных обычаях, правилах поведения и приличествующих тому или иному сословию нарядах, но отличать мортагского шляхтича от киратского рыцаря уже умела, да и признать блондина в жгучем брюнете было весьма затруднительно. Скользнув взглядом по вошедшему в трактир путнику, глава в очередной раз подросшей, но ещё всё равно очень маленькой церкви дала знак повару и, положив локти на стол, стала смиренно ждать прихода своей вечно опаздывающей паствы.

Аэриос занял место в углу, лицом к залу.

— Всегда садись в дальний от входа угол и не дай боги тебе повернуться к залу спиной, — учил его Арсо из Буртса. Старик прослужил в тайной страже всю свою жизнь и не раз выходил невредимым из самых опаснейших ситуаций. «Разбойница» сменила штаны на платье, но не узнать её всё равно было нельзя. Впрочем, платье было столь же чужеродным для этой стороны света, как и её прежний костюм. Да и можно ли назвать платьем широкую юбку на помочах, начинающуюся от подмышек.

«Похожие туники носят в Рагнетии, но не такие», — подумал Ветер и бросил быстрый взгляд в сторону двери. «О! А она здесь такая не одна», — удивился главный шпион королевства и, не забывая о конспирации, стал незаметно наблюдать за вошедшими.

Две девицы, примерно одного возраста, были облачены в такие же, как и на «разбойнице», не то юбки, не то платья, но не синего, как на ней, а зелёного и фиолетового цветов. Спереди у всех троих сверху донизу были нашиты две жёлтые с чёрным орнаментом шёлковые ленты, превращавшие одеяние девушек из бесформенных мешков примитивного кроя в одежду хоть экзотическую, но достаточно дорогую, отчасти даже престижную. Ещё три девушки были облачены в похожие платья, но без отделки дорогими лентами, зато со значительно большим количеством сборок на спине и груди. По тому, как расселись девушки, а также обратив внимание на то, что платья с отделкой и без отделки были сшиты из ткани одного и того же сорта и качества, Аэриос сделал вывод, что девушки в более скромных платьях — служанки, а те, что в платьях с лентами — компаньонки. И цвета лент — это цвета их госпожи. У всех шестерых из под бретелек выглядывали белые льняные рубахи с длинными, довольно широкими, собранными в узкие манжеты рукавами. Рубахи были отделаны вставками из тёмно-красной ткани, что придавало девушкам вид зажиточно-расточительный.

За один стол с девушками уселись четверо молодых людей. Двое вооружённых саблями мрачных парней откровенно бандитской наружности были, как показалось Ветру, братьями или иными близкими родственниками. Несмотря на сравнительно юный возраст братцев, их вполне можно было причислить к категории подающих надежды головорезов. Худой парень лет семнадцати был, скорее всего, небогатым купцом, и на сидевших напротив него головорезов косился со смесью страха и ненависти. Четвёртый же был ещё совсем ребёнок, но при этом, в отличие от «купца» и «головорезов», держался более уверенно и — по отношению к последним — немного надменно. Вскоре из кухни принесли внушительных размеров горшок — правильнее было бы нахзвать его котлом или чаном, и на весть зал пахнуло рыбной похлёбкой. Встав «разбойница» слегка покашляла, прочищая горло, и после того как другие её сотрапезники поднялись со своих мест, произнесла:

— Отче наш, сущий на небесах!

Да святится имя Твое,

да придет Царство Твое,

да будет воля Твоя

и на земле, как на небе;

хлеб наш насущный дай нам на сей день;

и прости нам долги наши,

как и мы прощаем должникам нашим;

и не введи нас в искушение,

но избавь нас от лукавого.

То, что «Разбойница» попросила некоего небесного отца подать ей хлеба на этот день, стоя перед огромным горшком, наполненным похлёбкой, и блюдом с горой свежеиспечённых лепёшек, показалось Аэриосу весьма забавным. Закончив свою молитву, она уселась во главе стола и, взяв одну из лепёшек, разломила её. Это стало сигналом к началу трапезы. Две девушки, судя по неотделанным лентами платьям — служанки, стали разливать горячее, ароматно пахнущее варево. Девушка, севшая справа от «разбойницы», ела уху неохотно, то и дело поглядывая на жареные свиные рёбра на соседнем столе. Две служанки, в синем и зелёном платьях, ели степенно, не торопясь. Мальчишка в красновато-чёрной жилетке важно зачёрпывал ложкой похлёбку, дул на неё и аккуратно отправлял в рот. «Купец» старался изо всех сил соблюдать приличия, но было видно, что он мало ел в последнее время и это даётся ему нелегко. Дама в фиолетовом платье вела себя также, и только её служанка да пара «головорезов» отдались поглощению пищи со всей страстью истинных простолюдинов.

— Скажите матушка Ираида, а разве люди, запятнавшие себя кровью невинных людей, могут рассчитывать на спасение? — осторожно спросила Лайя. В случившемся пять дней назад нападении на их обоз она не только потеряла отца, но и фактически стала бездомной, так как денег, вырученных от продажи единственного героически спасённого братом тюка сиенских шёлковых лент, не хватило бы даже на, то чтобы погасить пятую часть висевшего на их семье долга. Кинта с братьями в том нападении не участвовали, так как за день до этого были вынуждены покинуть банду и сейчас заявляли, что твёрдо решили вернуться в общество честных людей, однако присутствие их за столом тяготило Лайю. То, что быть пастырем — дело нелёгкое, Дозабелда знала всегда, но она не могла раньше даже представить насколько.

— Знаешь Лайя, не каждый бандит способен раскаяться и полностью изменить свою жизнь, но, хоть и редко, такое всё же случается.

— И бандиты, оставившие меня сиротой, тоже могут спастись?

— Захотят ли они это делать? — разговор Дозабелде нравился всё меньше и меньше.

— Предположим, что захотят?

— Мы должны нести слово божие всем, включая самых заблудших. Но мне кажется, что разбойные люди вряд ли услышат его.

— Почему?

— Потому что для этого им нужно будет признать, что они очень сильно были не правы, а на это не каждый способен. Человеку заблудшему проще считать, что прав только он, а другие — нет. Вот такие люди и придумывают себе ложных богов, оправдывающих их греховные поступки.

— Ну, а как же Иллан с Ненаком?

— Ну… Они ещё не спаслись, но пытаются сделать это.

— Крещение смоет с них все грехи!

— Тому, кто привык жить в грехе, будет сложно не наделать их снова. Смысл веры в том, чтобы со временем, может быть под самый конец земной жизни, научиться жить без греха. Поверь, на такое не всякий способен.

— Не значит ли это, что все мы имеем не слишком много шансов спастись?

— Спастись с божьей помощью может каждый. Бог милостив и простит людям многие их грехи, но нужно его успеть попросить о прощении ещё в этой жизни.

— Так нужно грешить и просить прощения или не грешить вовсе?

— Никто не сможет совсем не грешить, но стремиться к этому нужно.

— Так…?

— Важно иметь твёрдоё стремление не грешить, а кого спасти Бог решает сам.

— Иными словами, я могу иметь стремление не грешить, а Бог меня возьмёт, да и не спасёт?

— Если стремление твоё будет не достаточно искренним, то да.

— А какое достаточное?

— Неизвестно.

— Почему?

— Чтобы люди стремились к большему, а не к достаточному.

— А…?

В течение этого короткого разговора Дозабелда сто раз успела пожалеть о том, что взвалила на себя бремя проповеди истинной веры, и уже стала всерьёз сомневаться в успехе своей миссионерской деятельности, как в зал ворвались люди в чёрных кунтушах и напали на шляхтича, что сидел в самом дальнем углу.

То ли шляхтич показался ей смутно знакомым, то ли Лайя так довела Дозабелду своими вопросами, что ей требовалось срочно спустить лишний пар, но, не думая ни секунды, она схватила пустую миску и запустила ею в ближайшего из нападавших.

Не смотря на то, что Иллан с Ненаком решили встать на путь исправления, их боевые навыки никуда не пропали. Атаман их бывшей банды преуспевал не столько за счёт слепой удачи, сколько благодаря тому, что учил своих подчинённых беспрекословно выполнять все его приказы, не раздумывая, по одному только взгляду или взмаху руки. Не успел ещё сосуд из обожжённой глины разбиться о голову одного из чёрнокунтушников, как братья уже выхватили сабли и бросились на выручку совершенно незнакомому шляхтичу. Да и как не броситься, коль сейчас матушка Ираида была для них атаманом, а приказы атамана, даже не высказанные им, вслух, следует неукоснительно выполнять.

Аттер к бандитам, пускай и бывшим, симпатии не питал. Сколько-нибудь серьёзным авторитетом Дозабелда для него не являлась, и только растерянность и апатия, завладевшие им после смерти отца, заставляли его держаться за полоумную жрицу странного Бога и её столь же странных последователей. И вот он стоя смотрел на то, как Иллан с Ненаком сражаются с превосходящими силами мортагской стражи, а девушки, в том числе и его сестра, осыпают чёрнокунтушников мисками, кружками и кувшинами из-под вина. Постепенно чувство стыда заставило его покраснеть, а гордость сама вложила в его не слишком крепкую руку короткий меч караванщика. Превозмогая страх, Аттер издал какой-то жуткий нечленораздельный вой и бросился в яростную атаку. Дальнейшее он помнил плохо, но когда охвативший его приступ боевого безумия прошел, то вид крови на лезвии меча в его руках и последних судорог почти мёртвого тела у него под ногами сперва произвёл на него рвотный эффект, а после и вовсе заставил отправиться в неглубокий, но продолжительный обморок.

— Ай-ай-ай ваша милость, да как же это? Говорил я вам взять топор? Говорил! А теперь? Что ж теперь будет-то? Один ушёл! Приведёт подмогу, а вам с такой раной и не уйти. Может вам в лесу спрятаться. Да и вам, госпожа, тоже стоит людей своих увести от беды подальше, — причитания Дункуса ещё долго лились рекой, отчего Дозабелде, сшивавшей рану Аэриоса без наркоза, было вдвойне сложнее сохранить самообладание и довести начатое до конца.

— Агриппина! Собирай вещи! — крикнула она на Линну, сидевшую в углу тихо, как мышь, а потом, повернувшись к трактирщику, негромко добавила:

— Нам потребуется большой котёл, топоры, лопаты, овечьи шкуры и вообще всё, что бывает нужно для обустройства лагеря.

Отложив окровавленную иголку, недоучившаяся медсестра широкого профиля осушила кружку с крепким мортагским вином и продолжила выполнять обязанности главы общины.

— Прошка! Быстренько обыщи убитых. Да ты что, боишься? Мертвые не кусаются! Ненак! Живо собери лошадей напавших и спрячь их в лесу. Иллан! Пойдёшь с братом! будешь следить за дорогой. Кинта! Быстро беги на кухню. Попроси, что бы дали крупы, лепёшек, мяса вяленого на неделю. Колбасу возьми ещё, соли и сала. Лайя, сбегай в деревню, купи мешков попрочнее. Ничего с Аттером не будет. Первый раз, небось, убивал? Первый раз всегда так бывает, я как лекарь это тебе говорю. Веерка, живо в деревню, узнай, не продаст ли какой крестьянин телегу. Хотя стой, лучше будет купить через Дункуса. Надя, что ж ты стоишь, как вкопанная? А…? Не слышу? Агриппине иди помоги!

Эвакуация из постоялого двора прошла успешно. Ещё до захода солнца Дозабелда со своей немногочисленной паствой разбили лагерь на берегу живописного озера у впадения в него небольшого, но очень быстрого и довольно глубокого ручья. Поместив раненого в палатку, матушка Ираида поручила его заботам Прошки, а сама вместе с остальными последователями расположилась на ночлег под большим туристическим тентом. А рано утром она прицепила к спиннингу примитивную блесну-ложку старого советского образца и за какой-то час с небольшим обеспечила свой отряд рыбой на два дня вперёд. Перекусив наскоро вместе с продравшей глаза паствой, Дозабелда нашла в лесу небольшие заросли чистотела и, приготовив из него целебный отвар, наложила компресс-повязку Аэриосу на рану.

Покормив больного, она положила руку на его голову и была неприятно удивлена ощущением сильного жара, исходящего от него. Дабы избежать ошибки, Дозабелда склонилась над раненым и поцеловала его в лоб. Лоб оказался очень горячим, а больной слишком прытким, так как зачем то, забыв о своём ранении, полез обниматься.

— Лапы свои убери! — взревела дочь защитника Белого дома и влепила Аэриосу оплеуху.

— Прости! Я думал…

— Он думал? Indjuk тоже думал! Жар у тебя! В-о-с-п-а-л-е-н-и-е! Пойду в лес травки искать. Хотя какие сейчас в лесу травки? Смех один, а не травки. Моли Бога, чтоб он тебе жизнь оставил!

— Какого бога мне следует молить? — поинтересовался больной, который хоть человеком особо религиозным не был, однако никакой радости от перспективы загнуться в расцвете лет не испытывал, да и дел незаконченных было много, и умирать именно сейчас было бы с его стороны крайне безответственным поступком.

— Есть только один настоящий Бог, а все остальные — ложные!

— Какой же из всех богов настоящий?

— Тот, которому молюсь я!

— И как зовут этого бога?

— Зови его Бог Авраама, Исаака и Якова или просто Отец!

— А имя у этого отца есть?

— Зачем ему имя? Он же один. Других богов нет! Хотя можешь звать его Саваофом. — сказав это, она вылезла из палатки и, захватив с собой на всякий случай Иллана, отправилась бродить по окрестностям в поисках хоть чего-нибудь целебного.

***

Иллон не смог ничего сделать. Просто не успел. Первым был убит Чинк: брошенная какой-то девчонкой миска разбилась о его голову, и пока тот приходил в себя, подлетевший к стражнику разбойного вида парень ударом сабли развалил бывшего гладиатора от левой ключицы до правого бедра. Вслед за Чинком в царство мёртвых ушёл и Рулук. Не имея возможности сбить Ветра с ног, он сначала пытался огреть его стулом, а после прижать столом к стене, но стол оказался слишком тяжёлым, и киратский шпион успел раскроить Рулуку голову своим странным мечом. Хон остался без головы, не успев даже вытащить саблю из ножен. Он всегда доставал её в самый последний момент, но сейчас, когда дичь была совсем близко, азарт охотника сыграл с ним злую шутку и один из лучших мечей королевства погиб от коварного удара в спину, которого совершенно не ожидал. Увидев, что превосходство не на их стороне, Иллон бросился на помощь остальным, но был сбит с ног броском большого глиняного кувшина, а когда снова поднялся на ноги, всё было, кончено и он предпочёл убежать. Вскочив в седло, единственный оставшийся в живых стражник поскакал в сторону мортагской границы, но не успевшая отдохнуть лошадь скоро пала, и он был вынужден идти дальше пешком, моля богов о том, чтобы за ним не было погони.

На третий день пути, когда страх быть настигнутым киратцами прошёл, в душе верного раба мортагской короны появились серьёзные опасения, что предстань он пред ясные очи начальства, как тут же будет назначен виновным во всех неудачах и, скорее всего, умрёт медленной, крайне мучительной смертью. Бежать в Кират было глупо, так как там со дня на день должен был состояться переворот, в результате которого к власти должны были придти такие люди, что на защиту от прежних хозяев надеяться было бы слишком наивно. Прибрежные королевства хоть и вели свои торговые дела по всему известному миру, в вопросах предоставления подданства признавали только право рождения, и не имевший в этих микроскопических странах родственников чужак мог рассчитывать только на участь раба на галерах. Рагнетия, славящаяся своими просторами, снежными зимами и никогда не прекращающимся бардаком, могла стать идеальным местом для того, чтобы в ней затеряться, если бы не одно «но». Пытаться попасть туда через готовый в любой момент взорваться Кират было слишком опасно. «Похоже, придётся пойти в бандиты», — подумал Иллон за мгновение до того как какое-то чахлое деревце внезапно рухнуло на дорогу и преградило ему путь.

— Слышь fraer, сабельку на землю кинь, а не то я стреляю, — раздалось из кустов.

— Я хочу говорить с атаманом!

— А зачем тебе с ним говорить?

— Надо!

— Кому надо?

— Мне надо!

— А мне не надо!

— Атаман, возьми меня в свою банду!

— Зачем?

— Я хороший боец!

— Зачем ты хочешь вступить в мою банду?

— В бегах я!

— От кого бегаем?

— Ото всех.

— Что, совсем ото всех?

— Ну, почти.

— Почти — это как?

— Рассказывать долго.

— Так мы не торопимся.

И Иллон рассказал обо всём без утайки, а после того как закончил рассказ, увидел перед собой двух парней и девчонку — причем все трое были в странной, мешковатого вида одежде из ткани цвета коровьей лепёшки.

— Вообще-то мы не разбойники, а povstancy, — сказал парень на вид семнадцати или чуть более лет, который был в этой троице старшим.

— Это как? — не удержался от вопроса Иллон, услышав незнакомое слово.

— Сражаемся за свободу, равенство и эту… Как её? Social’nuju справедливость! — сказала девчонка и, чуть подумав, добавила — Короче, мы выступаем за всё хорошее против всего плохого!

— И ради этого грабите одиноких путников на дороге?

— Что делать? Revoljucii нужны деньги, — как бы нехотя произнёс младший из парней и первым направился в лес по едва заметной тропке.

И «атаман», и его компаньоны — назвать эту троицу бандой Иллон даже спьяну бы не смог — вызывали у него ощущение дурацкого сна, но при этом он всё же ничуть не удивился, когда в тени леса к отряду пристроились сзади два эльфа, облачённых в длинные, покрытые, словно птица перьями, зелёными и жёлтыми лоскутами накидки, и, положив руки на оголовья мечей, дали понять новому члену банды, что с ними ему шутить не стоит.

Поделиться: