Глава 3

Даздраперма не любила своего имени. Если говорить откровенно то она его ненавидела и мечтала когда нибудь поменять. Только прежде, чем осуществить, свою самую заветную мечту, надо было хорошенько подумать и она думала уже третий день.

— Точно Пэрис не православное имя? — спросила она в очередной раз у сестры.
— Да сдалась тебе эта Пэрис? — не выдержала матушка Ираида. — Разозлюсь и будешь ты у меня Асклипиодота или Иулиания.
— Знаешь, что я подумала — вид у Даздрапермы был в меру серьёзный и в меру лукавый — Мы ведь вроде как в сказку попали?
— В очень страшную сказку и вовсе не сказочную.
— Это ты не видела мир в магическом зрении.
— Ах, ну как же я забываю всё время, что ты у нас Гендальф в юбке.
— Злая ты!
— Очень злая.
— Да, мне тут рассказали про «добрую госпожу» столько всякого…
— Невозможно быть доброй для всех. Ты, что с именем то решила?
— Я вот думаю, кто у нас в сказках всегда крутой самый?
— Илья Муромец.
— Я женщин имею ввиду и Илюша не сказочный персонаж, а былинный.
— Ну тогда Баба Яга, но Яги в святцах нет и не надейся.
— Круче всех у нас Василиса Премудрая!
— Ну премудрой ты можешь стать только сама и боюсь, это будет нескоро, а вот Василисой я сделаю тебя в пять минут, но потом на имя больше, чтоб не ругалась. Сама выбрала, на себя и пеняй.
— Хорошо, ругаться не буду.
— Я пришлю за тобой через пару часов. Надо воду в купели согреть, зима всё таки.

У Графини как оказалось имелось настоящее имя и было оно Вольга. Первой мыслью матушки Ираиды, было наречь, очередную тёзку вдовствующей королевы, самым созвучным именем, а именно Ольгой, но она тут же вспомнила, что и экспериментальная бумажная мастерская, и будущий сыск, где несчастной девушке предстояло трудиться, находятся в одном здании, и на ум сразу пришла печальная судьба собаки Шульца.[1] Оказавшись в сложной этической ситуации, как никак, имя может повлиять на всю дальнейшую жизнь и её собственный опыт, это наглядно показывал, Дозабелда решила спросить у будущей христианки, а какое собственно имя хочет она. Получив ответ — Называйте меня как хотите. — матушка Ираида слегка разозлилась и с трудом подавив желание наречь, глупую курицу, какой нибудь, Синклитикией, дала ей простое имя Варвара.

С остальными проблем не возникло совсем. У подруг Даздрапермы по банде имена давно сменились на клички и по этому, матушка Ираида, даже не открывая рукописный список православных имён, сделанный ещё на ничейной земле с её чудо-смартфона, назвала их: Анной, Аллой и Анастасией.
Проституток она, не без умысла, нарекла Таисьей[2] и Феодорой[3], а, как выяснилось, ускользнувших из лап столичных охотников на язычников Кику и Куку Каллистой и Клеопатрой. Их брат, так ни разу и не назвавший Её Величеству своего имени, долго, как за три года до этого Агриппина, спрашивал королеву про значение православных имён и в конце концов выбрал себе имя Владимир.

Едва только Её Величество покончила с исполнением своих священнических обязанностей, как явился драгоценный супруг и с порога объявил о получении новой кляузы на свою благоверную.
— Да!? И в чём меня обвиняют на этот раз? — Дозабелда ничуть не удивилась сему прискорбному факту, так как жалобы на неё муж получал каждый день, но, соблюдая приличия, изобразила сдержанное любопытство пополам с оскорблённой невинностью.
— Всего навсего в обращении в рабство представителей древнейших родов.
— И когда я только успела?
— Как я понял ты отправила пленных выносить м… ну…
— А… Ну да, вспоминаю… Чем они недовольны?
— Умоляют назначить им наказание достойное благородных людей.
— Надо было их сразу повесить! Делай после этого людям добро.
— Я решил на них посмотреть. Не желаешь составить компанию?
— Почему бы и нет.

Прихватив свою новую паству, главным образом для профилактического ознакомления с наименее печальными из последствий участия в заговоре против короны, Дозабелда отправилась в месте с супругом в ратушу. В городской тюрьме пленные сторонники узурпатора не содержались и их ещё предстояло найти. Городской голова рассыпался в любезностях, но о местонахождении пленников понятия не имел и отправил венценосных гостей к смотрителю за общественными уборными. Тот, печально посмотрев на своего короля, отодвинул в сторону огромную, больше похожую на бочонок, кружку с пивом и отправился проводить гостей лично. Всю дорогу смотритель уборных жаловался на проклятых изменников которые упорно не хотели работать и всё делали исключительно из под палки. А в конце он уверенно заявил, что на деньги которые тратятся на их содержание можно было нанять два десятка работников из городской голытьбы и они бы ещё сказали спасибо судьбе за такую удачу.
Обиталище узников оказалось за городскою стеной в специально выстроенном деревянном острожке.
— Очень жаловались горожане на вонь — пояснил смотритель уборных.
Вспоминая как временами разит даже в самых престижных кварталах Келеллы Дозабелда заранее сморщила носик.

Сорок сем грязных вонючих оборванца склонив головы стояли перед королём. На его супругу они старательно не обращали внимания, но Аэриос каким то шестым чувством ощущал какую лютую ненависть все они испытывают к Дозабелде.
— Его Величество готов выслушать вашу просьбу! — оповестил собравшихся одолженный у городского совета глашатай.
— Ваше Величество, позвольте нам умереть с честью. — устало проговорил самый старший из заключённых.
Аэриос ненадолго задумался над ответом, но тут возникшей паузой воспользовалась Дозабелда.
— Опять начинаем петь старые песни? И кстати куда подевался тот наглый молодой человек?
— Виконт Алармистас к сожалению нас покинул. — резко ответил один из заключённых.
— Что!? Сбежал? — постепенно начиная закипать спросила Её Величество поворачиваясь к смотрителю.
— Нет! Что Вы!? Это был несчастный случай. Он в бочке утонул.
— В чём? — резко вклинился Его Величество в разговор видя гнев драгоценной супруги и пытаясь предотвратить новый скандал.
— Ну так… В этой… В бочке… С этим… — запинаясь начал пояснять смотритель уборных — С этим… Как его? Ну не могу я при дамах слово это… — как бы извиняясь развёл руки в стороны смотритель и замолчал.
Аэриос, уже, почти, было, успел вынести свой королевский вердикт, но тут услышал у себя за спиной несколько всхлипов плавно перешедших в вой.
— Варвара лапочка! Что с тобой? — бросилась выяснять причину истерики Дозабелда.
— Он… Он… — попыталась ответить Графиня, но не смогла.
— Кто он? Жених? Родственник?
— Б… б… брат! — вырвалось из уст Графини.
— Родной брат? Двоюродный? — не унималась королева.
— Родной, по отцу. У нас матери разные.
— Любила его?
— Нет! Не очень. Мы не любили друг друга… Но утонуть… В бочке… С этим…
Постепенно истерика прекратилась и Дозабелда погладив Графиню последний раз по голове развернулась к узникам и грозно сверкнув глазами спросила
— Ходят слухи что вы плохо работаете?
— Извините Ваше Величество, но нас этому ремеслу никто не учил. Может быть Вы научите?
— В таком случае вот вам мой вердикт! — рявкнула королева, пропустив оскорбление мимо ушей — Вы работаете ещё три года, а потом тех кто будет справляться с обязанностями хорошо мы отпустим под честное слово, а те кто будет филонить — умрут. Как виконт! В бочке… С этим…
Завершив оглашать свою волю Дозабелда посмотрела на ворота острожка и заметила обращаясь с смотрителю — Что-то скучно он у вас выглядит. Вы бы что ли покрасили его в яркий цвет, и какую нибудь надпись сделайте, типа: «Труд делает человека свободным» [4] и чтоб эти твари видели её каждый день.
Уже, когда они отошли от острожка на порядочное расстояние, Аэриос, сумевший вставить в разговоре только пару ничего не значащих слов, спросил супругу — Ты не думаешь, что была сегодня слишком жестока?
— Что делать муж мой? Каждому своё!

Удивлённая столь агрессивным поведением сестры, раньше за Дозабелдой подобного не водилось, Даздраперма плелась в самом конце и как могла, пыталась утешить Графиню. Остальные шли молча и только смотритель уборных соловьём заливаясь пел дифирамбы великой мудрости королевы и особенно мудрости короля. Вскоре впрочем миновали городские ворота где его оттеснил городской голова распинаясь о том как все будут рады если столь важные гости посетят устроенный в ратуше пир в честь их приезда. Дозабелда хотела было ответить отказом, но увидев загоревшиеся при слове пир глаза Даздрапермы и взглянув на выпирающие на измождённом лице скулы Графини посчитала, что после трудного рабочего дня ей просто необходимо перекусить.
Пока лучшие люди Лаберты спорили о том кто какого места за столом больше достоин Дозабелда со свитой заняла полагавшиеся ей по рангу места и склонившись над ухом сестры и сбиваясь и запинаясь зашептала — Ты не думай, что я такая злая. Просто, эта благородная сволочь… Ты со временем сама всё поймёшь. А ещё жрецы эти… Нет! Поверь мне. Мне не доставляло никакого удовольствия их жечь. Мне их даже иногда было жалко. Ведь они на самом деле верят в то, что принося жертвы спасают мир, только женщин и детей убивать… Беременных кстати они ценят особо, вроде как два в одном… В общем мы должны это варварство прекратить и не только здесь, но и в Мортаге и… Вообще во всём мире. А для этого хороши любые средства… — тут все лучшие люди заняли наконец свои места и городской голова произнёс первый тост.
Проснулась Даздраперма с головной болью и не в отведённой ей в королевской резиденции комнате, а в каких-то совершенно незнакомых ей покоях, в огромной кровати под большим балдахином. На постели рядом с ней почему-то посапывала Графиня. Даздраперма выбралась из постели не без труда преодолев балдахин и огляделась ища хоть какую нибудь воду. Очень быстро её взгляд наткнулся на небольшой бочонок внутри которого как оказалось было пиво. Рядом с ним стояли две большие глиняные кружки.
«Главное не переборщить» — подумала она зачерпнув из бочки янтарную жидкость — «А то не зря в народе говорят, что неправильный опохмел может привести к длительному запою»
Не спеша выпив полную кружку Даздраперма осмотрелась в комнате ещё раз и нашла приличных размеров зеркало. Заглянув в него она обнаружила опухшее нечто, в котором, с некоторым усилием мысли, сумела, почти угадать своё лицо.
— Ну, что смотришь? Алкоголичка! — заявила она своему отражению и чуть помедлив добавила — Ну-с раба божия Василиса!? Как на этот счёт говорил кто-то из древних? «Если цель — спасение души, то цель оправдывает средства»[5] Ну так если цель спасение детей то средства она оправдывает тем более. В конце концов теперь я буду на самом деле бороться за всё хорошее против всего плохого.
[1] — Имеется ввиду печальная судьба вымышленной собаки якобы принадлежавшей некому господину Шульцу которая была упомянута в оперетте «Летучая мышь» австрийского композитора Иоганна Штрауса.
[2] — В данном случае автор намекает на афинскую гетеру Таис которая пользовалась благосклонностью самого Александра Македонского.
[3] — Здесь имеется ввиду византийская императрица Феодора, жена императора Юстиниана I которая по утверждению Прокопия Кесарийского также в молодости была гетерой.
[4] — Надпись «Arbeit macht frei» (Труд освобождает) часто писалась на воротах нацистских концентрационных лагерей.
[5] — Авторство этой фразы оспаривается. Но по одной из версий принадлежит основателю ордена иезуитов Игнатию де Лойола.

Поделиться: