Степь, ночь, тьма, яркий огонь. Мальчик сидел на траве и не мигая смотрел сквозь пламя большого костра. Он видел только страшную орочью морду. Зелёно-коричневая кожа лица с пятнами степного румянца, сетка возрастных морщин, слегка выступающие над губами две пары клыков — нижних и верхних, кожаная с нашитыми железными бляхами шапка-шлем-колпак, кустистые брови, цвета высушенной соломы усы и бородка, прямой длинный нос, серо-синие пытливые глаза. Скорбная ухмылка всезнания — как у старого деревенского жреца из прошлой, такой далёкой и уже не сложившейся жизни, узловатые мощные кисти, непринуждённо опирающиеся на воткнутый в землю недлинный меч… Страшная и уродливая сама по себе, эта морда казалась ещё более ужасной и зловещей на фоне непроницаемой тьмы ночного степного неба.
Олли упорно старался делать вид, что ничего не боится. Даже этого омерзительного орка, явно то ли вождя, то ли жреца. Рядом с ним, также уставившись в пламя костра, молча, сидела его младшая сестра Вайна. За спиной негромко переговаривались на орочьем, но мальчик воспринимал эти звуки как просто шум. Он вспоминал.
Давно, почти год назад, барон Хурк притащил из степи орочёнка. На площади перед замком собрался народ, и жрецы, как и требовалось по ритуалу, медленно убили его, причиняя как можно больше страданий. Крестьяне, подданные барона, в тот день ликовали, а Олли увидев полные боли глаза исчадия тьмы, допустил к нему преступную жалость. Сейчас боги Света карали его за это.
— Скажи-ка, парень, как вы оказались в степи? — спросил самый старший по возрасту орк, которого мальчик посчитал вождём племени.
— Я вам ничего не скажу! — ответил Олли, гордо выпятив грудь. Он мысленно готовился к смерти. Нельзя сказать, чтобы мальчик в свои десять лет был абсолютно безгрешным, но он никогда не крал яблок из соседских садов и дрался только за правое дело. Сейчас, вспоминая свою короткую жизнь, он думал, что если ему и есть чего устыдиться, то точно не так, как другим, а чуть-чуть, можно сказать, понарошку, такими мелкими и несерьёзными были его грехи. Он думал о предстоящем суде у престола светлых богов, с надеждой на то, что вечные эльфы не станут наказывать его слишком строго, и только судьба несчастной сестры наполняла сердце мальчика болью.
— А ты, девочка, что можешь нам рассказать? — спросил орк у Вайны.
— Пресветлыми эльфами заклинаю тебя, молчи! — прошипел Олли сквозь зубы.
— Сам молчи! — ответила Вайна и рассказала оркам всё без утайки. Про то, что они с Олли не кровные брат и сестра, а сводные. Про то, что сошлись их родители три года назад. Про то, как недавно приехал к барону Хурку наследник престола с сестрой и невестой для охоты на орков. И как отец, оступившись, попал под лошадь невесты принца. Про то, как взбешённый принц зарубил их отца, мать и разбил об угол дома голову Маланцу. Про то, что Маланец был первым совместным ребёнком родителей, которого они долго ждали и очень любили. А ещё она рассказала про то, что её и Олли должны были до смерти запороть в назидание односельчанам. И как сын барона помог им ночью бежать из замка в степь.
— Ну, что сказать? В племя мы вас, конечно же, примем. Духи предков сильно прогневаются, если мы оставим несчастных сирот в степи одних на верную смерть. Но сразу хочу вас предупредить, что будете вы нам скорее обузой, чем ценным приобретением, и будет вам среди нас нелегко. Вы, люди, слабы, медлительны и устаёте быстрее любого из орков, так, что не обижайтесь особо, когда вас будут иногда дразнить и обзывать чужаками. Это со временем пройдёт.
— А разве вы нас сейчас не убьёте? — несостоявшийся мученик был поражен — так, как будто услышал раскатистый гром среди ясного неба. Всем сердцем ему хотелось верить в правдивость слов орочьего вождя, но в памяти твёрдо засели проповеди жрецов о страшном коварстве орков, и он начал подозревать, что всё это какая-то изощренная шутка, направленная на то, чтобы причинить им с сестрой запредельную боль.
— Мы — не люди — ответил орк и, вздохнув, с лёгкой усмешкой добавил. — Можешь нас не любить, но тебе не нужно бояться нас, человек!
В ту ночь Олли стало впервые по-настоящему стыдно, и храбрый мальчик, прикрыв сестру своей старенькой курточкой от ночного холода, повернулся спиной к костру. Он тихонько проплакал до утра, так и не заметив, что кто-то подоткнул под него дерюгу, кто-то набросил сверху плащ, а кто-то сунул в руку плошку с горячим травяным отваром…